Московский академический театр сатиры показал премьеру спектакля «Двенадцатая ночь» по комедии Уильяма Шекспира в постановке Павла Сафонова. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

В истории про разлученных брата и сестру, в финале пьесы не только встречающихся друг с другом, но и находящих свое счастье, веселья и грусти напополам. Конечно, «Двенадцатая ночь» прежде всего комедия положений, со смешными диалогами, розыгрышами, переодеваниями и гендерными перевертышами, но все-таки это комедия меланхолическая: в ней Шекспир смотрит на мир глазами мудреца, знающего, что земной мир ненадежен и хрупок, что всем правит случай и люди — игрушки в руках судьбы. С одной стороны, комедия, как принято говорить «на театре», самоигральная, с другой — самая что ни на есть «режиссерская», без внятных решений с ней не совладать.

Павел Сафонов переправил действие «Двенадцатой ночи» из вымышленной шекспировской Иллирии туда, где режиссеры не так уж редко размещают канонические пьесы,— в цирк. Не в тот, конечно, где показывают дрессированных зверушек и кто-то все время взмывает под купол, и не в тот, где беспрерывно смешат. Здешний цирк, придуманный литовским сценографом Мариюсом Яцовскисом, располагается словно на развалинах античного амфитеатра — невидимую арену ограничивает полукруг каменных сидений, по углам сцены находятся статуи и остатки колонн. Полукруглая же задняя стена ржавого оттенка открывает большие двери в черную пустоту — за ними иногда раскачивается маятник, напоминающий о времени.

Времени, между прочим, на «Двенадцатую ночь» в Театре сатиры отведено немало, спектакль идет почти три с половиной часа. Потому что все персонажи шекспировской пьесы должны успеть хоть немного, но преобразиться в клоунов. Цирк — универсальное оправдание тому, что все происходящее на сцене случается не всерьез. Поэтому герцог Орсино (Андрей Барило) может картинно маяться тоской, притворяться засиженным птицами памятником и самоубийцей — то лезть в петлю, то наводить на себя пистолет, а Оливия (Лиана Ермакова) — горестно трясти венчающей ее траурный наряд роскошной шляпой (отличные костюмы Евгении Панфиловой). Все равно театр распишется в несерьезности и спасует перед цирком. Три придворные дамы, они же ведьмы, зачем-то превратятся в шепелявящих гвардейцев, а дурак Мальволио окажется таким глупым, что и смеяться над ним не захочется. Все равно каждому персонажу уготованы клоунские ужимки, яркие пятна и даже блестки, вторгающиеся в черно-белую поначалу палитру спектакля. Все равно ни в чью любовь поверить не придется, а важная для Шекспира двойственность сексуальных влечений главных героев станет лишь поводом для грубоватых банальностей.

Виола (Елена Ташаева) и ее брат Себастиан (Сергей Беляев) здесь вроде бы так и остаются чужаками; и нет беды в том, что они ничем, кроме формы и цвета костюмов, друг на друга не походят. Путаница в «Двенадцатой ночи» Сафонова вряд ли должна быть принята зрителем на веру, она — лишь условный повод для череды забавных сцен, многие из которых кажутся сыгранными лишь потому, что того требует текст пьесы. Неудивительно, что самыми естественными и убедительными в сей круговерти оказывались те комедианты, которые, кажется, сыграли уже не в одну похожую игру и поэтому всем играм давным-давно знают цену,— битый жизнью шут Фест Олега Кассина и дядя Оливии, сэр Тоби Белч Игоря Лагутина. И что завершить спектакль пришлось чем-то абстрактно красивым, но не имеющим непосредственного отношения ни к чему существенному — градом красных цветов с острыми наконечниками: прилетая с разных сторон и втыкаясь в подмостки, они превращались в яркую клумбу посреди бутафорских развалин.